Немецко-английское название группы Bohren und Der Club of Gore можно перевести как «Сверление и клуб фильмов ужаса». Впрочем, это хуже, чем ужасы, английское слово Gore подразумевает старые андеграундные кровожадные и кошмарные ленты.
Участники группы являются большими знатоками и ценителями такого сорта фильмов и вообще искренними поклонниками металлорока, при этом в обычной жизни они ходят на вполне гуманную работу – двое работают медицинскими братьями, один сидит в каком-то бюро, принимает посетителей.
Коллектив возник в конце 80-х в городе Мюльхайм-ан-дер-Рур, играла группа тогда гитарный хардкор, doom, тяжёлый металл. Шеф предприятия гитарист и клавишник Мортен Гасс шутил, что они были не в состоянии играть быстрее всех, поэтому решили рвануть в противоположную сторону – играть медленнее всех.
В октябре 2002-го вышел альбом «Black Earth» - «Чёрная земля». Совершенно чёрная обложка, в которой выдавлен череп, название альбома написано готическим шрифтом.
Названия пьес: «Максимум чёрного», «Искусство делать гробы», «Мудрость могилы», «Непрекращающийся страх» и так далее в таком же духе.
Саксофона стало значительно меньше, музыка мелодична и скупа, в некоторых пьесах применён меллотрон – он звучит как размазанный хор на заднем плане.
По сравнению с первыми монотонными альбомами саунд нового стал куда разнообразнее, композиции состоят из ясно структурированных частей, впрочем, жёсткость и принципиальность подхода остались. В этой музыке по-прежнему очень мало звуков, и они по-прежнему крайне придирчиво отобраны и расставлены на свои места. И что немаловажно - это по-прежнему живая музыка.

Интервью с Кристофом Клёзером, саксофонистом Bohren und der Club of Gore.

Все рецензии на вашу музыку крутятся вокруг одного, несомненно, верного наблюдения: о, Господи, как же это медленно! Поэтому вопрос: можно ли играть ещё медленнее или это уже физический предел?

«Что за дурацкий вопрос? Меня это не интересует. Да, мы играем медленно, я это тоже замечал.
Но нет в этом никакого желания поставить рекорд. Это чисто музыкальное решение, это должно звучать просто классно, музыка не должна казаться искусственно заторможенной, она должна восприниматься естественной, её не должно хотеться замедлить или ускорить.
Мы не обсуждаем, почему мы играем так медленно, все с этим согласны, нам это нравится. Если какой-то песне идёт на пользу некоторое повышение темпа – мы, разумеется, играем быстрее.
Мы очень хорошо отдаём себе в этом отчёт: мы играем вот эту конкретную композицию медленно не потому, что мы вообще обязались медленно играть, а исключительно потому, что так это звучит лучше».

Как вы ухитряетесь играть в таком темпе – ведь иногда паузы длятся по 20 секунд?

«Да, в ситуации концерта, когда мы играем вещи с «Midnight Radio», это очень сложно. Ты должен обладать выдержкой. Раньше наш барабанщик получал в наушниках щелчок в ухо, я смотрел на него и как он наклонялся над тарелкой, я знал – сейчас! Но мы уже играем без этого щелчка. Вжились. Я часто про себя считаю, иногда обхожусь без этого. В принципе, играть не просто, но вполне возможно».

Ваша музыка, несмотря на медленный темп, обладает груувом, или даже свингом. Как это вообще возможно? Отдельные звуки слегка сдвинуты друг относительно друга?

«Что я очень ценю в нашей музыке – так это её простоту. У неё есть свой эстетический язык в том, что касается ритмики, мелодики и так далее, но она проста. Она ясно структурирована. И ритмы очень просты. И материал, который мы играем – то есть ноты – они очень просты. За исключением пары саксофонных переходов, это очень простая музыка.
И то, что делает барабанщик – очень просто: тцць.... тцць... и, несмотря на это, всё вместе не разваливается. Если бы разваливалось, это бы значило, что мы выбрали неправильный темп».

Ваша музыка кажется очень визуальной, но насколько адекватны эти постоянные сравнения вашего саунда с саундтреками фильмов ужасов, я имею в виду картины медленно двигающихся, но неостановимых трупов, которые приходят на ум рецензентам? У тебя самого эта музыка какие-то визуальные ассоциации вызывает?

«Да, конечно, это вполне однозначные зрительные образы, правда, с хорор-фильмами они не связаны. Я всё время представляю себе холодное и тёмное озеро – знаешь, на вершинах старых вулканов бывают глубокие озёра, плавать в них опасно... так вот, в такую неподвижную воду, в которой нет никакого течения, падает камешек. И медленно расходятся волны. Когда они успокаиваются, падает новый. В этом мне видится куда больше смысла или если хочешь – ужаса, чем в фильмах ужасов».

Я где-то прочитал, что Мортен Гасс так описал идеальную сцену выступления Bohren und Der Club of Gore: в клубе в чёрном углу стоят невидимые музыканты и играют easy listening-джаз, который никто и не слушает. А в зале происходят ужасы – кто-то в кого-то всаживает нож, хлещет кровь... то есть ужасы стоят не за музыкой, а перед ней, в зале.

«Да-да, - смеётся Кристоф, - ребята любят этот образ, мы играем в состоянии комы, а публика отрывает друг другу головы...
При этом выступаем мы действительно в кромешной темноте. Из зала ты вообще ничего не видишь, над сценой может висеть лампочка, но она ничего не освещает, вокруг тьма.
Но повторяю, аналогии с фильмами ужасов мне вовсе не кажутся такими уж важными».

Как же это так? А череп на обложке пластинки? Разве это не мрачно?

«Конечно, мрачно. Наша музыка должна быть мрачной и суровой. Это нам нравится».

Но не бывает беспричинной мрачности и серьёзности! Очевидно, что в случае Bohren und Der Club of Gore дело вовсе не акустических экспериментах. Вы что-то явно имеете в виду. Настроение депрессии, отчаяния и безнадёжности просто так не создают...

«Да, конечно, мы серьёзны, мы не шутим....
Но мы вовсе не в депрессии, депрессия – неправильное слово.
То, что мы делаем, это серьёзно, но безо всякой ожесточённости. В том, что мы делаем, есть достоинство. Сегодня очень мало существует музыки, которую можно было бы назвать достойной.
И наша музыка не подавляет... она говорит: даже тот, кто ни на что не надеется, будет разочарован. Нам не за что сказать спасибо. Но ты продолжаешь идти вперёд. Как в жизни. Жизнь – это медленный грязный поток...
Должен я сейчас выдумать мессадж? Ты действительно не понимаешь, что имеется в виду? Мы это совсем не обсуждаем, это не интеллектуальная музыка... нам всем свойственна любовь к тяжёлым медленным звукам, к этому странному минимализму... но мы не обсуждаем, что это могло бы значить, мы знаем, что это для нас значит.
Вокруг нас ночь. Мы все обречены. Ты ничего с этим поделать не можешь.
Но для меня в этой ситуации, в этой музыке нет депрессии, для меня в этой музыке есть правдивость, насущность. Может быть, это музыка отчаяния, но никак не депрессии... в неё вложено очень много любви».

По материалам wwwmuzprosvet.ru