Режиссер Родион Нахапетов:
"Наш фильм называется «Враги», и уже одним этим сказано многое.
Помните пьесу А. М. Горького?
Два мира в непримиримой вражде. Один мир, еще процветающий, но уже с печатью смерти, распада, конца; другой — пока только нарождающийся, но сильный — за ним будущее. Граница между двумя эпохами пролегла между людьми,— невидимая, но какая ощутимая, разящая черта разделила их!
Представьте себе, каково было нашему художнику Людмиле Кусаковой из давно обжитого Дворца пионеров в Сочи устроить особняк начала века. И она устроила, населила его воображаемыми людьми так достоверно, что даже работники группы стали ходить по «хозяйским» комнатам чуть слышно, на цыпочках, боясь что-нибудь задеть или поцарапать. Одну и ту же комнату приходилось превращать то в гостиную, то в спальню. Вот по ходу дела персонаж фильма, не прекращая разговора, должен выйти из гостиной и пройти в спальню. Актер говорит половину фразы и как бы замирает до тех пор, пока группа не перестроит комнату. Проходит неделя, а то и больше, но ведь актер не заморожен, он живет. За это время Иннокентий Смоктуновский (Захар Бардин) успевает отпраздновать свой день рождения, совершить вынужденную посадку в Киеве, затем сыграть Иванова во МХАТе, написать несколько страниц своей книги и переделать еще много всяких дел.. Какое же изумительное мастерство надобно, чтобы, вернувшись на съемку, мигом вычеркнуть, забыть все не относящееся к сцене и продолжить в том же духе, что и две недели назад.
А сколько трудностей было у Александра Княжинского, нашего молодого, но многоопытного кинооператора, когда по сценарию персонажам требовалась полная свобода передвижения (все в том же Дворце пионеров!). Всем нам приходилось буквально выметаться вон и лишь поглядывать за происходящим то через окно, то через щелку в двери.
В театре артисты «сыгрались», они знают и понимают друг друга отлично. Здесь же в одну «телегу» впрягаются Олег Ефремов, Марина Неёлова, Елена Соловей, Регимантас Адомайтис,  Юозас Будрайтис... В силу обстоятельств многие из них знакомятся чуть ли не на съемочной площадке. И вообразите себе, что рядом с такими мастерами оказываются начинающие актрисы Вера Глаголева и Алла Майкова, а ведь спрос с них такой же, как и со всех, не меньше!
Я помню, как днепропетровский артист Евгений Безрукавый долго не мог почувствовать себя рабочим Грековым в сцене, где его партнером был Николай Гриценко. Молодой артист так волновался и нервничал, что комедийность игры Н. Гриценко совершенно сбила его с толку: вместо того, чтобы дать серьезный отпор самодуру-генералу, он беспрерывно смеялся, точно ему смешинка в рот попала.
Работая с актерами, учитывать приходится многое. Можно определенно сказать, что у актеров, так же, как, к примеру, в живописи у художников, тоже случаются «периоды», только они, понятно, другого рода, не цветные. Разве не «острохарактерный» период сейчас у Смоктуновского? Он все заметнее выделяет в своих героях черты необычные, усиливает внешний рисунок роли, подчеркивает различные странности характера. Такой подход к образу может не всегда соответствовать режиссерскому видению, но, как и всякий большой художник, Смоктуновский имеет право следовать своим принципам.
Создание фильма — это всегда путешествие. Продумав все до мелочей и зная конечную цель, мы с энтузиазмом отправляемся в неизведанный путь. Впереди целый год работы, утомительной и радостной— всякой. И вот она позади. За кадром, в нашей памяти, остаются бесконечные репетиции, сотни фотографий, на которых запечатлены интересные типажи и обстановка комнат, прочитанные книги, ожидание солнца, переезды из гостиницы в гостиницу,— словом, все то, что составляет невидимый зрителю, но дорогой всем нам мир — кино. Монтируя фильм, мы безжалостно отсекаем ненужное, несущественное и вдруг замечаем, что от всей нашей жизни, от всех трудов остается всего лишь восемь коробок с пленкой. Все, настал час прощания, мы разъезжаемся, готовимся к следующим работам, к новым путешествиям, но отрадой и памятью прошлого еще долго будут оставаться эти плотные рулоны пленки."

Сергей Кудрявцев
Драма-экранизация

В этом фильме, который населён множеством персонажей и построен на открытом столкновении двух классов накануне первой русской революции, эмоциональный настрой как-то теряется, не получив прочной основы в сюжете. Хотя первоначальный замысел режиссёра Абрама Роома, уже не успевшего поставить свой сценарий по пьесе Максима Горького, был интересен. Родиона Нахапетова, по всей видимости, привлёк в данной истории процесс саморазрушения российской буржуазии начала XX века, которая словно разъедается изнутри. До поры до времени люди этого круга живут обычной для себя жизнью, в стороне от событий, как будто надвигающаяся гроза в обществе не имеет к ним никакого отношения. Рабочие для них — бездумная, нерасчленённая масса, непонятная да и не вызывающая желания понять. Но постепенно сама История вторгается в спокойный и благополучный мир буржуа, повергая одних в ярость, других — в недоумение и растерянность, а лучших из них приводя к постижению своей ненужности, изжитости, обречённости.

Прежде всего, Нахапетову важен образ Якова Бардина, который утратил стержень жизни, однако понимает мерзость окружающего существования и собственную неспособность что-либо в нём изменить, не знает, что нужно делать. Яков тешит себя иллюзией, что можно находиться в некой третьей, нейтральной группе, не копить деньги и не работать для хлеба, а слоняться без дела и пить, пытаясь заглушить внутренний непокой и выбить из головы все мысли. Но не получается. «Как бы я ни был пьян — я всё понимаю… вот несчастье», — признается он жене Татьяне, актрисе, которая также не находит места в жизни и применения своему таланту. Яков Бардин видит невозможность отгородиться, забыться от всего и, чувствуя, что он — лишний в этой жизни, решает уйти «прочь со сцены», покончить жизнь самоубийством, чтобы избавиться от голоса совести. Драма несостоявшейся судьбы решена постановщиком вместе с актёром Регимантасом Адомайтисом без многословия, при минимуме внешних реакций, на нюансах. Эмоциональный акцент сделан на том, как угасшая любовь Татьяны ещё более губит Якова, лишая его последней поддержки в жизни.

Но этого всё-таки недостаточно для фильма в целом. Лишь финальная сцена суда над рабочими, поставленная как спектакль, где буржуа отводят себе роль наслаждающихся зрелищем посторонних наблюдателей, снята с большим напором эмоций, с запасом воздуха в кадре, поэтому кажется наиболее удачной. Она оставляет сожаление, что Родиону Нахапетову, возможно, не хватило смелости в последовательном отстаивании правомочности эмоционального подхода к пьесе Горького, в воспроизведении духа, а не буквы произведения.